телевизор кончился
Фернандо Торрес, всхлипывая, яростно шнуровал бутсы, сидя на газоне немецкой половины поля.
— Уйди отсюда! — кричал он сквозь слёзы смущённо топтавшемуся невдалеке Бастиану Швайнштайгерру, — Я здесь ради красивого футбола, ради торжества великой идеи Игры, футбол — это моя жизнь, а тебе лишь бы всё растоптать и разрушить! Уйди, не видишь — мне плохо! Ты!.. Ты… свинюка крашеная!

— Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк! Прочь отсюда, глупый волк, гол ты не забьёшь! — пели Марчена, Пуйоль и Рамос, держась за руки и прыгая хороводом вокруг Михаэля Баллака.
— А ну разойдись! — хрипел Баллак, пытаясь вырваться из их кольца. — Да я тут вам сейчас всё кровью забрызгаю!
И забрызгал.

Касильяс нервно грыз левую штангу.

читать дальше— Я от Янсена ушёл, и от Фридриха ушёл, а от тебя, Мертезаккер, и подавно уйду! — пел весёлую песенку настоящего путешественника Фернандо Торрес, катясь к немецким воротам.
А тут оп-па — и Швайнштайгерр навстречу.
— Господи, да что ж за день сегодня такой… — всхлипнул Торрес.

Леманн высаживал возле ворот гортензии и настурции, маскируя ими противопехотные мины, прикопанные в пределах штрафной. «Где бы ещё достать садового гнома? — думал он. — Тогда противотанковому ежу будет не так одиноко».

Брызжа слюной и потрясая кулаками, Арагонес прыгал вдоль кромки поля.
— Какой агрессивный дедушка, — говорил Метцельдер Мертезаккеру, утирая рукавом испанскую слюну.
— Да уж. Наш-то поспокойней будет, — ответил Мертезаккер и опасливо посмотрел в сторону Йоахима Лева. Тот молча погрозил защитникам лопатой и они, вздыхая, потрусили обратно к воротам.

После того как Кураньи второй раз упал на Сенну, гражданский служащий Хуан Карлос сказал своей супруге:
— Дорогая, тебе не кажется, что эта немецкая горилла ведёт себя слишком агрессивно по отношению к нашей маленькой бразильской обезьянке?
— Да, — нахмурившись, отвечала она, — Видимо, рановато наш парламент приравнял права этих приматов к правам человека. Кстати, я хочу, чтобы эта прелестная металлическая вазочка стояла на моём ночном столике.

По левую руку от Мишеля Платини стояла королева Испании, по правую — канцлер Германии, обе желали страстных лобызаний с мужественными капитанами сборных. Те переглянулись. Касильяс покачал головой и ушёл лобызаться с кубком. Тогда Баллак решил, что он — опоссум и притворился мёртвым.

Касильяс потрясал кубком, прочая команда сначала качала, потом откачивала Арагонеса. Над Европой гремела музыка из «Пиратов Карибского моря».
Швайнштайгерр плакал.